XXI век не той эры (СИ) - Страница 78

— Симаргл сказал, что я должен был умереть? — задумчиво хмыкнул мужчина.

— Угу, — вздохнула я.

— Почему ты ему не поверила?

— Облезет и криво обрастёт, верить ему, — проворчала я. — Тоже мне, вершители судеб… Своей судьбой распоряжаться не могут, ещё окружающим что-то втюхивать пытаются! Я его первый раз в жизни видела, да и вёл он себя не лучшим образом. Не имею привычки доверять первым встречным.

— Правильная позиция, — весело хмыкнул Ульвар. Или веселье мне почудилось? Впрочем, поднимать голову с его плеча и проверять выражение лица я не стала. Во избежание разочарования.

— Ты только не ругайся, но я всё-таки уточню. Всё вышесказанное означает, что… ты не планируешь отказываться от этого ребёнка? То есть, если я… если меня после всех этих исследований и дознаний всё-таки… того, ты о нём позаботишься? — неуверенно промямлила я, ковыряя пальцем край рубашки мужчины и отчаянно пытаясь не разрыдаться от жалости к самой себе.

— Да, — после короткой паузы всё-таки ответил он. Я судорожно вздохнула, закусывая губу.

Хотелось совсем не этого ответа. Хотелось заверений и обещаний, что никто меня не «того», и я вполне могу расслабиться, потому что он никому не позволит…

В общем, несбыточного хотелось. Надежд Ульвар не оправдал, зато в очередной раз оправдал доверие, не солгав. И я была благодарна ему за это. Точнее, буду благодарна. Попозже, когда справлюсь с обидой и всё-таки сумею задушить слёзы.

Примерно в таком ритме и продолжилось моё дальнейшее существование. В тот исследовательский институт я уже ездила натурально как на работу, много кого знала, многие со мной здоровались. Правда, о результатах исследования мне не сообщали; максимум, чего я добилась, это оптимистичного «не стоит беспокоиться, всё идёт хорошо». Но хотя бы успокоительные мне прописали, что не могло не радовать.

И то ли благодаря им, то ли благодаря способности человека приспосабливаться к тяжёлым внешним условиям, но я даже притерпелась к характеру сына Тора. Ну, как — притерпелась? От его пренебрежения было обидно и больно только иногда, а не постоянно, но и это мне казалось подвигом. Тем более, в конце концов я признала очевидное: то, чего я боялась, удивительно быстро случилось. Проще говоря, я всё-таки влюбилась в Ульвара.

Чему совершенно не удивилась. Я в принципе, как слепая, обычно познаю мир через прикосновения; а прикосновения этого конкретного человека составляли для меня теперь существенную часть жизни, и, более того, были самым приятным, что в этой жизни имелось.

Ещё одну маленькую радость в моё бытие принесли, как ни странно, работники того самого исследовательского центра. Специально для меня кто-то из этих добрых людей собрал коротенькую брошюрку, которую я для себя окрестила «кратким содержанием предыдущих серий». В одном флаконе с путеводителем, да.

Проще говоря, я хотя бы вкратце ознакомилась с историей и реалиями этого нового мира. Например, выяснила, что за народы здесь остались. Названия они носили странные, собирательно-старинные; но, впрочем, через столько лет — не удивительно. Были это кельты (не знаю уж, все или какая-то часть; мои исследователи были довольно далеки от древней истории, и проблему мою не поняли), эллины (греки), романцы (итальянцы), тольтеки (индейцы), русичи (ну, тут я и сама поняла), ямато (проще говоря, японцы), норманны и хинду (то есть, индусы). И всё. Как хорошо, что моя татарская бабушка и грузинский дедушка всего этого никогда не узнают…

Ещё, — к слову, почти без удивления, — я обнаружила, что сын Тора принадлежит к жутко древнючему и знатному роду, и является дальним родственником Её Величества. На аристократа он походил мало, но это, по крайней мере, объясняло лёгкость их общения. Более того, с некоторым печальным удовлетворением нашла логическое объяснение готовности Ульвара заботиться о не рождённом пока ребёнке. Поверить во внезапно проклюнувшиеся отцовские чувства, даже с учётом уникальности этого самого ребёнка, было очень трудно. А вот в то, что у сурового викинга единственным наследником является тот единожды виденный мной хлипкий родственничек, и это ответственного норманна глубоко печалит, поверила сразу. Надо думать, я со своей генетической совместимостью пришлась очень кстати.

А ещё благодаря странной привычке окружающих говорить каждый на своём языке нахваталась по верхам этих самых языков. Итальянский я и так вполне понимала (о чём скромно помалкивала), гэльский тоже особых проблем не вызвал. С греческим, то есть эллинским, и норманнским было потруднее, но тоже не смертельно; нельзя сказать, что я их вдруг целиком выучила, но более-менее сообразить, о чём идёт речь, вполне могла. С оставшимися тремя языками было уже хуже; если японский с санскритом, то есть хинду, я хотя бы частично могла воспринять на слух, то речь тольтеков была для меня сплошным потоком бессвязных звуков.

О своих успехах я тоже не распространялась. Моей профессией, моими умениями, то есть именно мной не интересовался вообще никто, а я не навязывалась. Было приятно иметь от этих людей хоть какую-то маленькую тайну. Впрочем, толку с неё было немного; даже если бы я в совершенстве знала вообще все эти языки, легче мне бы не стало.

Возвращаясь же к Ульвару, с ним мы за день перебрасывались в лучшем случае десятком слов. Интересно, он всегда был таким молчуном, или это приобретённая с возрастом привычка? В конце концов я совершенно оставила осторожные попытки хоть о чём-то расспросить угрюмого великана, всю информацию получая в исследовательском центре. Там народ был значительно более общительным.